— О пике добычи нефти говорили в 1970-1980-е годы. С тех пор были сделаны большие геологические открытия. Достаточно вспомнить Венесуэлу, доказанные запасы нефти которой увеличилась более чем в 15 раз. А всего с 1980 года в мире они выросли в 2,5 раза благодаря технологическому прогрессу и повышению нефтеотдачи.
Последний пример – Гайана. Там добыча началась только в 2019 году, а крупные запасы были открыты в 2015-2016 годах. Но уже сейчас эта южноамериканская страна рассматривается в числе драйверов роста всей мировой добычи нефти.
Особняком стоит сланцевая революция в США, которая прежде всего связана с технологиями гидроразрыва пласта и горизонтального бурения. Она стала «черным лебедем» десятилетия — перевернула рынок, обеспечив профицит нефти, который вызвал очень высокую волатильность мировых цен. То же самое, хотя и в меньших масштабах, сейчас происходит с Гайаной, и такие открытия и прорывы еще возможны.
Другое дело, что постепенно снижается доля экономически рентабельных запасов, наиболее дешевых в добыче. Соответственно, растет себестоимость, добыча становится сложнее, и это влияет на цены. Но поскольку число поставщиков увеличивается, то конкуренция на рынке тоже растет, что сдерживает потенциальный рост цен. По крайней мере, пока.
— Я не думаю, что нефть уже сейчас остается той самой «кровью», какой она была лет 20-30 назад. Ее экономическое и даже геополитическое значение заметно снизилось в последние годы. Она, конечно, по-прежнему очень важный, но все-таки не доминирующий источник энергии.
А новая «кровь» – это, наверное, информационные технологии. Если посмотреть по капитализации, еще 15-20 лет назад на мировых фондовых рынках крупнейшими были многие нефтяные компании, то сейчас в этом списке остаются только Saudi Aramco и с большим отрывом ExxonMobil. Других нефтегазовых компаний там просто нет. В основном там информационные гиганты.
Конечно, можно возразить, что капитализация оторвана от реальной экономики, но она довольно неплохо отражает, куда идут инвестиции, и в чьих руках находятся основные финансовые потоки. Они утекают из сырьевого сектора. Поэтому, наверное, кровь все-таки уже не та.
— Сама идея отказа от нефти изначально возникла в 1970-е годы не по экологическим соображениям, а из-за наступивших «нефтяных шоков», когда на фоне резкого скачка цен периодически наступал дефицит нефти на рынке.
Исторического максимума потребление нефти в энергетике достигло в 1973 году – около 50%, с тех пор просела почти до 30%.
Кроме того, начиная с 2000-х годов в мире продолжается рост продаж электромобилей. А значит, нефть постепенно начинает вытесняться и из своей основной ниши — рынка моторных топлив. Например, в Китае в 2022 году доля электромобилей в продажах составляла 28%, а в 2023 году — уже 36%. Эта динамика весьма показательна и выглядит настораживающе для нефтяных компаний. То есть значение нефти в мировой энергетике все-таки сильно упало за последние полвека.
— Есть регионы, где это уже произошло. Например, страны ОЭСР, где пик спроса был пройден еще в 2005 году. С тех пор потребление нефти в экономически развитых странах упало на 11%, а, например, в странах ЕС — на 20%. Это пока исключение из правил, но оно показывает, какова может быть общая тенденция.
Указать точный год, когда будет пройден мировой пик спроса на нефть, вряд ли возможно. Скорее всего, это произойдет в 2030-е годы, и более вероятно, что в первой половине. Например, в Китае, который сейчас всеми рассматривается как локомотив роста спроса, пик будет пройден явно не позже 2030 года, по некоторым оценкам, даже в 2027 году. Есть, конечно, довольно много стран, прежде всего, в южной и юго-восточной Азии, в Африке, на Ближнем Востоке, где до этого еще далеко, но все равно это будет постепенно затухающий рост.
— Достижение пика спроса не означает, что нефть прекратят потреблять или будет резкое сокращение. Скорее это будет плато на несколько лет. После чего последует снижение, но какими темпами – вопрос открытый. Наибольшая неопределенность связана с рынком моторных топлив.
Все зависит от темпов распространения электромобилей, того, как быстро будут вытесняться нефтепродукты с рынка судовых топлив. А судьба авиакеросина, пожалуй, пока выглядит наиболее сложной задачей с точки зрения замещения.
Также спрос на нефть для химической промышленности может продолжить расти и в 2040-е годы, хотя «черное золото» уже сейчас здесь начинает теснить природный газ. Уже считается консенсусом, что на рынке моторных топлив, а особенно для легковых автомобилей, пик будет достигнут раньше, чем в нефтехимии.
— Конечно, Китай здесь пионер во многом. В том же Евросоюзе электромобили сейчас занимают примерно 22% в продажах, в США — 16%, а в Индии — чуть больше 2%. Но везде происходит скачкообразный рост. Очевидно, что к 2030 году в ряде стран электромобили будут доминировать в продажах. В целом в мире парк, конечно, будет меняться по мере старения бензиновых и дизельных автомобилей.
Понятно, что сейчас есть проблемы с продолжительностью хода на одной зарядке, и остро не хватает зарядной инфраструктуры, особенно быстрой. А сами автомобили пока сильно дороже и в плане жизненного цикла, и с точки зрения цены продажи.
Но все проблемы решаемы. Пока мы видим тенденцию к снижению себестоимости и росту продолжительности хода. Вероятно, основные препятствия, которые мы обсуждаем, будут преодолены в течение ближайших пяти-шести лет.
С грузовыми, особенно тяжелыми тягачами, ситуация сложнее. Тут тоже есть разработки в части использования электрической тяги, но можно говорить и о других вариантах. Например, можно использовать сжиженный природный газ, водород. Ясно пока то, что вытеснение дизельного топлива в грузоперевозках будет идти медленнее, чем нефтяных топлив в легковом транспорте, но оно все равно будет. Прогресс не остановить.
— Последние 15 лет весь мир болен идеей повышения энергетической самодостаточности. И вовсе не случайно, что на возобновляемые источники энергии, электромобили охотнее и быстрее всего переходят страны, у которых либо вовсе нет, либо недостаточно собственной добычи ископаемых энергоресурсов.
Помимо энергетической безопасности, такой энергетический «национализм» ведет к снижению импорта и к улучшению торгового баланса. Также он создает производства, рабочие места внутри страны. То есть оказывается много заинтересованных игроков.
Но декарбонизация в любом случае не предполагает полного отказа от нефти. Речь идет скорее о сокращении спроса, например, на 90%. Все равно останутся какие-то дальние перевозки, сложные районы. Нефть останется также востребованной в промышленности.
Поэтому нигде в мире не ставится вопрос о том, чтобы совсем отказаться от нефти. Речь о том, что нефть и нефтепродукты постепенно станут нишевым продуктом с ограниченным числом потребителей — это будущая перспектива 2040-2050-х годов. Так будет и в развитых, и в экономически развивающихся странах.
— Нефтяные компании оказываются в ситуации ограниченности финансовых ресурсов. В итоге в долгосрочной перспективе есть риск рассинхронизации уровня добычи нефти и фактического спроса на нее, если не оправдаются оптимистичные надежды на ускоренную электромобилизацию.
Проблема недофинансирования есть уже сейчас, но пока она не очень сильно проявляется. Но то, что цены на нефть сейчас держатся в районе 80 долларов за баррель, а не условно 50-60 долларов, во многом следствие не действий ОПЕК+, а нехватки инвестиций в последние лет десять. И в перспективе эта ситуация будет усугубляться, если ничего не изменится.
— Такая угроза реальна. Недаром страны Персидского залива, та же Саудовская Аравия, реализуют масштабные программы диверсификации экономики. Другой вопрос, насколько они успешны и эффективны. Но это говорит о том, что угроза воспринимается всерьез и повсеместно.
В России о необходимости снижения зависимости от нефти постоянно говорят последние 20-30 лет. Было приложено довольно много усилий, инвестиций, но наша экономика объективно по-прежнему сильно зависит от экспорта нефти и мировых цен на нее. Хотя у РФ, в отличие от других нефтеэкспортирующих стран, одна из наиболее диверсифицированных экономик. Однако у каждого государства-экспортера свой путь, простых и единых рецептов здесь точно не будет.
Основная идея в том, чтобы доходы от добычи и экспорта нефти, которые страны по-прежнему получают, перераспределялись в пользу других, более перспективных секторов экономики. Но пока даже в развитых странах, например, в Норвегии, эта проблема не решена.
— Доля ОПЕК+ в мировой добыче и экспорте будет расти, поскольку у многих участников альянса себестоимость добычи ниже, чем у стран, которые не входят в альянс, в том числе в США. К тому же многие члены ОПЕК+, включая Россию имеют технологии и инвестиции для того, чтобы поддерживать добычу самостоятельно.
Далеко не все страны вне ОПЕК+ на это способны, поэтому у альянса есть преимущество в глобальной конкуренции издержек. Сейчас доля стран ОПЕК+, конечно, просела из-за соблюдения квот, и они за последние пару лет частично растеряли свои экспортные ниши, но они их вернут: июньское решение о плавном развороте к росту предложения начнет реализовываться уже с октября. Естественно, оно может корректироваться в зависимости от баланса на рынке, но тенденция к росту экспорта ОПЕК+, думаю, станет в ближайшие годы доминирующей.
При этом, конечно, альянс понимает, что слишком высокие цены ударяют по спросу. И поэтому пытается удерживать цены в определенных границах. Сейчас такой границей считается 90-95 долларов за баррель, а золотой серединой 75-85 долларов, которые мы видим в последние месяцы. Это цена приемлема для инвестиций в добычу и насыщения бюджетов стран-экспортеров, но не дестимулирует потребителей.
— России и ОПЕК+ нужно до последнего удерживать свои экспортные рынки. Это потребует довольно жесткой и непростой финансовой конкуренции по издержкам, но нет смысла хранить нефть в земле, пока есть возможность монетизировать ее запасы. В такой позиции нет ничего уникального, ее придерживаются все страны-экспортеры, включая США и Норвегию.
Текущий бум добычи нефти вне стран ОПЕК+ — следствие именно подобных настроений на рынке. То есть угроза достижения пика спроса пока не только не ограничивает добычу, а напротив стимулирует производителей добывать как можно больше. Если бы не регулирующая роль ОПЕК+, все это вело бы к частым кризисам перепроизводства и ценовым «качелям».